Звуки Ставрополя.
Как этническая музыка связывает нас прошлым?

«Я родился в Ставрополе. Люблю город свой, город родной. Наверное, даже никогда у меня и не было мысли о каком-то тотальном переезде, потому как тупиковый город, с одной стороны, с другой стороны — спокойный, для размеренной жизни подходящий. Найти себя здесь просто, реализовать — не совсем всегда получается. Но вот как-то так удалось мне почувствовать здесь себя в своей тарелке, и, наверное, потому я здесь и остаюсь».

«Мне кажется, аскетичность того материала, который подставляет мой коллектив, и есть отражение самого бытования моей воли здесь, людей искусства здесь. Из такой вот аскезы, умения слышать и наблюдать тишину, природу, близость к деревне (ты видишь, что с человеком может сделать земля) формируют, наверное, наше мировоззрение, мировоззрение музыканта, художника, поэта и всех остальных деятелей искусств».

«Мы исполняем традиционную музыку села, русского села, белорусского, украинского... Здесь как раз и происходили эти мультикультурные смешения. Кавказ — это многослойный этнический коктейль, и мы прекрасно понимаем, что в нашем творчестве это проявляется более всего. Мы, скорее, склонны называть ансамбль такой лабораторией этнического звука. Потому как, проповедуя мультикультурность национального звучания этнической музыки, мы, скорее, склоняемся к каким-то экспериментам. Мы все время, ничего не прогнозируя, попадаем в какие-то этно-джазовые коллизии. Либо же устраиваем не совсем зависящий от нас традиционно фольклорный замес каких-то наигрышей. Ну, грубо говоря, мы бы никогда не стали смешивать традиционную песню болгарскую с осетинской. Или черкесскую песню с эстонской. Если бы не понимали, что все мы, в том числе жители нашего города, которые меня этому научили, думаем об одном и переживают за одно на протяжении всей своей жизни».

«Наше творчество нацелено на поднятие интереса вообще в народе к его культуре, традициям. И, безусловно, каждый житель города неразрывно связан со своим прошлым».

«Фольклорные этнографические экспедиции — это часть нашей деятельности, которая непосредственно даёт потом плоды для нашего творчества. Удавалось попадать и в республику Коми, ну и по краю пришлось поездить, достаточно подробно охватив бытования некоторых сел. Это и страница Марьинская, и Старопавловская, удавалось заехать и к казакам-некрасовцам. Собственно говоря, у них был записан знаковый пласт их культурного наследия — это их сказки, причём, сказки, скорее, музыкальные. До этого никто их не записал, нам удалось».

«Конечно, общение со стариками, с непосредственными носителями традиций, для нас есть глоток свежего воздуха, потому как любой исследователь ищет там... биолог хочет какую-нибудь новую микробу открыть так, зверюшку где-нибудь найти, а мы, вот, ищем какую-то такую особую песню, которая откликнется в нас более всего и желательно так, чтоб она ещё была неизвестна. Но таких песен у нас мало, но некоторые есть, и мы стараемся передавать все песни, которые записали. Но это не быстро».

«В том числе мы пользуемся материалом этнографическим, который был записан до нас другими этнографами».

«Популярность для этнического музыканта — это дело уже такое опосредованное, к которому он, скорее, даже в какой-то момент перестаёт идти. Потому как основополагающая цель — сохранить, донести — даже в обработанном виде материал представляет большую ценность, чем популярность или даже народное признание. О нас знают в стране, мы катаемся по фестивалям, по международным конкурсам нашей направленности. И, конечно, представляя свой родной город, свой родной край, мы стараемся включать региональную компоненту в какие-то программы для того, чтобы каким-то образом и наша малая родина не забывала о нас, что увы все чаще происходит».

«Если говорить о стриминговых сервисах, то больше всего нас слушает, конечно, Москва и Санкт-Петербург. Есть зарубежная публика. Ставропольчане нас, наверное, слушают меньше, чем хотелось. Дело в том, что для обычного рядового слушателя та музыка, которую мы представляем себе вкусной и естественной, она не совсем адекватная для восприятия. Так устроен сейчас человеческий мозг, что он, скорее, будет слушать что-то простое лёгкое и незатейливое, чем что-то сложное. Музыка — это математика, и там где есть счёт на четыре — раз, два, три, четыре, раз два три, четыре — там человеку приятнее и комфортнее. А если там, предположим, на четыре, на четыре, а потом на семь, потом на пять, потом ещё на четыре — это, конечно, уже сложнее. Нас слушают, но слушают те, кто привык к гурманству музыкальному, скорее, вот так я могу сказать. И это не говорить о том, что это происходит только в Ставрополе или только в Москве — это происходит, в принципе, с людьми».

«Мне кажется, Ставрополь — это город, наполненный красками различных этнических направлений, потому, если мы будем представлять наш город, как какой-то музыкальный кластер, то мы будем близки к такому направлению как “World music”, мне кажется. Потому как с одного двора мы услышим культуру Осетии, с другого - Азербайджана, с третьего - Армении, где-то - случайно попавший в это поле Володя Гуськов что-нибудь русское там споёт с каким-нибудь дедушкой, которого он мучает и пытает допросами о его любимых песнях. Это какая-то такая абсолютно неопределённая в музыкальном плане пока ещё сфера, которая постоянно меняется, она изменчива».

«Одиннадцатый год мы существуем. Постоянные изменения, постоянные искания, постоянные творческие взлёты и падения — никакой коллектив не может без трагедии. Трагедия и скорбь движет культуру, мне кажется так. Что у нас в городе, что в другом городе, что в любом месте без трагедии ничего не случится. Что-то должно рухнуть, чтобы заново что-то строить. Вот мы постоянно рушимся и, соответственно, постоянно строимся. Это есть, в том числе, фактор постоянного нашего движения — выжить, несмотря ни на что».

«Каждый музыкант — отдельная палитра звуков, которую он наслушивает в ходе собственных музыкальных изысканий. И исходя из этих причин, и формируется вот этот этнический коктейль, который мы вот так вот взбалтываем, пытаемся как-то облагораживать. По сути одна композиция может взращиваться год, а может прямо тут же закрутиться, завертеться. У музыкантов есть понятие джема — когда каждый музыкант приносит частичку материала, которая для него ценна и уже доработана. Конечно, я как руководитель приношу первоначальные версии аранжировок, на которые уже наслаивают ребята что-то своё. Либо же я предлагаю что-то замешать».

«Так, музыка, которую мы собираем в экспедициях, попадает к нам в первоначальном виде. Потом эта песня живёт в нас, мы ее послушаем несколько раз. И после эта песня начинает как будто бы требовать чего-то: я слышу, как её можно сыграть на одном инструменте, на другом, на третьем — и начинаются такие пытания, искания, начинается что-то закручиваться, какая-то форма... Мы начинаем лепить этот конструкт и придавать ему современности. Почему-то хочется сделать эту музыку доступной для современного слушателя, не только оставив ее для специалистов, которые будут анализировать этот сложный аутентичный материал. Хотя, на самом деле, он несложный. Каждый из нас наверняка помнит песни, которые пели за столом — ещё мы не совсем погибли и погибать не собираемся, и это и есть, наверное, цель нашего пути».

«Песню «Голымба» мы делали примерно по тем же лекалам, что и предыдущие. Это историческая песня казаков-некрасовцев (которые длительный период живут у нас в Ставропольском крае), где они называют себя голытьбой, то есть людьми, которые побираются по свету. Во времена восстания Кондрата Булавина они ушли в Турцию и там жили вынужденно больше 250 лет, и потом вернулись они сюда. И, приехав в Россию, они начали поднимать свой регион, хотя не совсем и узнали ту родину, в которую пришли, но с большим желанием встречи они выходили с парохода, и... Ну, в общем, это очень непростая такая вот историческая песня, в которой есть нотки о любви к малой родине».

«Мы оставили один голос в традиционной манере исполнения для казаков-некрасовцев. Мы были у них в экспедициях и перенимали непосредственно у носителей эту традицию. Но остальные голоса поют по-современному, равно как и звучит аранжировка: мы используем современные инструменты в этой песне, но и этнические инструменты есть — это перкуссия этническая, конечно, она восточного фона. Это непосредственная связь с тем местом, куда ушли некрасовцы».

«Эта песня отражает для нашего ансамбля близость с местом в котором ты живёшь, близость долгожданной встречи с этим местом».